Девочка, которой не было. Мистические истории - Гаянэ Мацейчик

– Это, Ирен, «Альбом Смерти», – пояснила мама. – В нем заботливо и тщательно собраны свидетельства великой тайны человечества!

И тогда-то я поняла, что все репродукции имеют одну общую тему – на них изображена смерть! В образе ужасного скелета с лохмотьями оставшейся плоти или в безжизненном теле прекрасной девы в роскошном платье, медленно плывущей по воде. Сюжет был один, и героиня этого сюжета была страшна и неотвратима для каждого из живущих.

– Мама, а кто эти люди на фотокарточках? – спросила я.

– Это мертвецы, – спокойно ответила мне мама. – Не так давно это было крайне модно – запечатлеть умершего родственника на память.

Я была потрясена. Вот откуда этот безразличный взгляд стеклянных глаз! Они видели перед собой нечто более величественное, более совершенное – безвременье. Не моргая, они смотрели на нас из фотографического окна потусторонней жизни. Меня охватил ужас: нарядные младенцы в люльках, нежные невесты, строгие мужчины и женщины, – все они были мертвецами, по чьей-то злой шутке поднятыми из вечного сна, чтобы наблюдать мирские заботы. Я с отвращением отшвырнула мерзкий альбом и больше никогда не притрагивалась к нему. Мама же, наоборот, была словно очарована им. Она с увлечением рассматривала картины и фотокарточки, каждый раз подмечая все новые и новые детали.

– Вот, милый, смотри! Видишь, детишки на стульях? А за самым маленьким, – вот же, смотри! – чья-то голова, покрытая драпировочной тканью. Наверное, это живой родственник.

И Вольдемар, заражаясь маминым возбуждением, тоже принимался рассматривать чудовищные фотокарточки.

– В этом что-то есть, – приговаривал мамин любовник. – Поэтично-мрачное, манящее своей неизведанностью.

Однажды он принес с улицы дохлую дворнягу, мама с энтузиазмом помогала ему составлять композицию. Псину положили на коврик, пододвинули тарелку с едой, мама лично поставила рядом домашние тапочки. Получалось, как будто собака уснула…

Фотография дохлой дворняги имела большой успех у знакомых футуристов, и Вольдемар был провозглашен «Первым фототанатологом» – соединителем художественной фотографии и самой смерти. Ему рукоплескали, говорили восторженные слова, а мама перестала называть его по имени и теперь обращалась к нему не иначе, как «мой Гений».

Как зарождается зло? Где проходит эта тонкая грань между гениальностью и сумасшествием? Между прекрасным и богомерзким? Возможно, это безликое создание, которое они называли фототанатологией, просто требовало жертвы, как всякое великое искусство.

Я помню до мелочей то серое пасмурное утро, когда мама попросила меня попозировать для дяди Вольдемара. Как она умывала меня, приглаживала волосы щеткой, как помогала надеть единственное нарядное платье, а я украдкой вдыхала запахи ее духов и пудры, наслаждаясь минутами близости с ней. Как она зашла за стул, на котором я сидела, чтобы поправить сбившуюся набок шляпку. Как накинула мне на шею свой чулок и изо всех сил затянула его. Взревел фотоаппарат, ослепительная вспышка, легкие охватило огнем, и – черный водоворот неумолимо втягивает меня, унося все дальше от жизни – вниз, вниз, вниз…

Красота смерти преувеличена живыми. Теперь я это знаю.

Разговоры с Элизабет

Екатерина Зорина

Элизабет, Лиззи, Бэтси и Бэсс

Весною с корзинкой отправились в лес.

В гнезде на березе, где не было птиц,

Нашли они пять розоватых яиц.

Но всем четверым по яичку досталось,

И все же четыре на месте осталось.

Разговор первый

Первый раз Костик увидел ее на подоконнике старого склада. Отец занимался торговлей, и сначала товар привозили сюда. Незнакомая девочка с ногами залезла на окно и смотрела во двор. Рядом лежали шляпа со смешным пером и зонтик-трость. Она была как будто немного младше его – лет десяти, наверное.

– Эй, ты что здесь делаешь? Тебя кто пустил?

Девчонка оглянулась, хмуро глянула на него темными глазами и снова уставилась в окно. Черт знает что такое.

– Дочка чья-то? Как тебя зовут? – мальчик уселся рядом и начал с хрустом жевать яблоко. Капли сока летели во все стороны. Молчунья поморщилась.

– Ты чего это? Того? Немая?

– Да что ж ты пристал-то ко мне?! Липучий, как смола! Иди куда шел!

– Сюда и шел. Ты вот тут сидишь, а лето мимо проходит. Так как зовут-то?

– Ну, наверное, Элизабет. Скорее всего…

– Элизабет? Чудно как-то… Лиза, значит? А я Костик. Ой, то есть Константин, и не какой-нибудь, а Михайловский. Папу в городе все знают. Пойдем на улицу, огрызок выброшу.

Девчонка нехотя слезла:

– Мне нельзя далеко уходить. Иначе конец.

Она поправила складки платья.

– Выпорют?

Во дворе пригревало июньское солнце. Они уселись на бревно и стали кидать камушки в жестяную банку. Перед каждым броском Лиза откидывала длинную косу назад.

Костик рассказывал о гимназии, девочка – смешные истории: то о кошке, то о птичке. И так у нее складно получалось, как будто стихи.

– Может, сегодня он не сможет, – вдруг обронила она.

– Что?

– Да нет, ничего. А ты как думаешь, ты герой?

– Конечно, герой! – Костик приосанился и попал прямо в пустую звонкую середину банки. – Я прошлым летом нашу Жучку из канавы вытащил. Чуть она там не погибла.

Канава была не очень глубокая, да и Жучке ничего не угрожало, но Костику очень хотелось произвести на девочку впечатление.

Лиза замерла.

– А секреты умеешь хранить?

– Спрашиваешь.

Девочка было открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но вдруг резко выпрямилась, схватила шляпу и зонт. Костик вскочил.

– Ну вот и все, он опять близко, – девочка испуганно стала озираться по сторонам.

– Кто близко?

Она повернулась к Костику:

– Сейчас будет плохо.

То, что произошло дальше, Костик запомнил навсегда. Лиза начала бледнеть, превратилась в черно-белый силуэт, а потом и вовсе растворилась в воздухе. В последний миг она решительно и сурово смотрела куда-то вдаль.

– Мама! – закричал мальчик что есть мочи. Ноги подкосились, и он упал.

– Странно, – Нестор Ильич, семейный доктор, был очень обеспокоен, – такая тяжелая лихорадка и в начале лета.

Костик проболел две недели, бредил.

Разговор второй

Снова они встретились в августе.

Лиза лежала посередине просторного пустого помещения, закинув руки за голову. Костик застыл в дверях.

– Привет.

– Лиза? – голос дрогнул.

Костику ужасно хотелось убежать, но любопытство пересилило. Да и выглядела она совершенно обычно, разве что платье-накидка запылилось и красная лента в волосах стала серой. Костик с опаской приблизился.

– Лиза? А ну да, – она села. – Я не знаю, сколько у меня времени, поэтому слушай внимательно. Ты говорил, что ты герой? Они всегда побеждают. Помоги мне. У вас в доме много книг?

– Да, очень: отец хочет открыть свой магазин.

– Найди меня!

– Я не понимаю!

– Ну что непонятного – найди книгу!

– Да что ты мелешь! Можешь объяснить нормально? Какую книгу?

– Если бы я знала, не спрашивала бы. Там должна быть я – девочка с зонтиком и шляпой, и вот смотри – на шляпе перо. Рисунок, понимаешь? Только я не главная героиня, поэтому ищи в сторонке, вдалеке. Он убивает меня – не знаю, сколько еще ему потребуется. Может, уже последний раз.

– Да кто он-то?

– Бедный Художник. Так говорят. Раньше он создавал чудесные картинки. Любил, радовался, был очень талантлив. А потом… Он увидел невероятно прекрасное чужое творение… Понял, что у него никогда не выйдет ничего подобного. И теперь не может смириться. Ищет самые лучшие, «живые» образцы и забирает себе. Если рисунок запал в душу – не отступится, будет пытаться заполучить его снова и снова, чтобы люди не смоли увидеть дар соперника. Быть единственным владельцем маленького шедевра – странное болезненное наслаждение. Он одержим: картинка должна оказаться у него, должна перестать существовать для других.

– Слушай, а ты точно не того? Ну не больная?

Лиза закатила глаза.

– А ты?! Это тебе девочки мерещатся, а не мне!

– Получается, все картинки могут разгуливать, где хотят? Что-то я конька-горбунка нигде не встречал.

– Нет! Я не все могу объяснить! Надо скорей… Книга – целый отдельный мир: сказочные замки, великие битвы, верные возлюбленные – везде по-разному. Но даже до самого яркого видения нельзя дотронуться рукой, вдохнуть запах, ощутить вкус. Герои всегда будто за стеклом. Вы видите лишь то, что написано, иногда чуть больше. Последняя страница, и все – история закончена, а мы, персонажи, продолжаем жить. Когда и почему открывается дверь и миры пересекаются – не знаю. Но так было и будет. Художнику это известно, он ждет момента, чтобы выследить добычу. Один раз я появилась – и ничего не произошло. Тебя не было. Я погуляла во дворе с Жучкой и вернулась. Кажется, здесь прошло часа два – у нас мгновение. Жарко очень было. У него не вышло меня поймать.